Погромы в октябре 1905 г. в Ростове-на-Дону вызвали больше всего жертв. Хотя по числу убитых (176 чел.) и раненых (около 500 избитых и изувеченных) он уступил «первое место» одесскому погрому, но по доле жертв среди еврейского населения , составившем более 1 % (в Одессе не более 0,5%), он оказался самым крупным еврейским погромом в России начала ХХ в. Сохранились воспоминания свидетелей событий 1905 г. в Ростове-на-Дону, в том числе и погрома, позволяющие восстановить картину событий, происходивших тогда.

Октябрьская политическая стачка 1905 г. в России началась в Ростове-на-Дону 13 октября забастовкой в Главных мастерских Владикавказской железной дороги. На следующий день она стала общегородской, а затем охватила другие города Донского края и всю Владикавказскую железную дорогу. Последовали аресты руководителей и активистов революционных и оппозиционных организаций и подозреваемых, накалившие политическую обстановку в городе и всем регионе.

Возраставшее политическое напряжение во всей стране вынудило Николая II издать 17 октября манифест, «дарующий» гражданские свободы на началах неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов, объявляющий частичную амнистию политическим заключенным и создание законодательной думы.

Когда утром 18 октября в Ростове-на-Дону стало известно о манифесте, социал-демократы организовали около полудня многочисленную манифестацию рабочих и учащихся от железнодорожного вокзала по главной улице (Большой Садовой). Как вспоминал И. Гущин, «ростовчане никогда не видели такой грандиозной картины».

Демонстрация завершилась на Острожной площади между тюрьмой трамвайным депо и восточным продолжением Скобелевской (ныне Красноармейской) улицы. Сюда с разных сторон влились колонны ростовчан и нахичеванцев. Здесь состоялся грандиозный митинг (участвовало около 10 тыс. чел.) с требованиями свободы политическим заключенным, обещанной манифестом, но не предоставленной властями города. На митинге выступали кадеты, социал-демократы, в том числе некоторые из тех 23 арестованных лишь по подозрению в оппозиционной деятельности, которые были освобождены во время митинга (24 чел. были освобождены по указу «Об амнистии» 23 октября).

Пока происходила манифестация и шел митинг, в городе собирались черносотенцы, вдохновителями которых были городской голова Е.Н. Хмельницкий, гласные городской думы присяжный поверенный В.К. Севастьянов (впоследствии председатель Ростовского-на-Дону отделения Союза 17-го октября), коллежский секретарь М.И. Кирьянов (в будущем председатель Ростовского-на-Дону отделения Союза Русского народа) и купец В.К Чириков. По городу был пущен слух, что «жиды напали на русских, избили их, а портрет Николая изорвали и выбросили». Напоив допьяна черносотенцев и хулиганье, опытная рука направляла их против революционеров и евреев, собирала их у Новопокровской церкви (ныне на ее месте Кировский сквер). Здесь скопилась большая толпа черносотенцев с национальными флагами и портретами царя.

По воспоминаниям П. Безруких (в то время 13-летнего подростка, из любопытства принявшего участие в демонстрации и митинге), «площадь едва-едва вмещала демонстрантов, которые в течение дня непрерывно подходили с разных концов города. Лишь к вечеру постепенно толпа стала редеть». В сумерках, когда большая часть митингующих разошлась (оставалось 200-400 чел.), толпа черносотенцев и переодетых жандармов, подошедшая с запада (за ними двигались верховые донские казаки), стала забрасывать митингующих камнями и избивать. Митингующие пытались защищаться: из толпы раздались отдельные револьверные выстрелы. Менее осведомленные участники митинга думали, что выстрел или выстрелы произвел провокатор.

Охрану тюрьмы несли солдаты Феодосийского полка, которые по команде открыть огонь по обороняющемуся митингу стали стрелять поверх голов. Тогда против митингующих бросили конных казаков, находившихся за воротами тюрьмы и позади толпы черносотенцев. Они дали залп из винтовок. По свидетельству П. Безруких, «казаки, по-видимому, только этого и ждали. Сразу же рванули поводья лошадей и, врезавшись толпу, пустили в ход нагайки. А нагайки толстые, ременные, с вплетенной внутри проволокой, так что после сильного удара по спине кожа лопается. Вслед за казаками оттуда же с Богатяновского (ныне Кировского) переулка хлынула толпа черносотенцев и нанятых ими хулиганов, которые стали засыпать бегущих с площади рабочих градом камней. Некоторые из пострадавших рассказывали после, что черносотенцы били их кольями, железными и резиновыми палками. Получив сильный удар камнем в плечо, я бросился бежать».

П. Иванов вспоминал, что «зверскому избиению и истязаниям подверглась молодая работница Клара Рейзман. Избитой, окровавленной, ей воткнули в рот древко красного знамени, с которым она пришла». Всего было убито, кроме нее, 10 человек, многие были ранены.

У меня в памяти сохранился яркий образ картины, экспонировавшейся до Великой Отечественной войны в музее революции Ростова-на-Дону, который располагался в здании Ротонды в городском саду и сгорел в 1942 году. На картине была изображена лежавшая на мостовой, но чуть приподнявшаяся девушка с залитым кровью и искаженным гримасой боли лицом, которую бьют нагайками всадники в казачьей форме. Это была сцена убийства 18-летней Клары (Хаи-Бейлы) Рейзман, окончившей женскую гимназию. На ее флаге была надпись «Свобода Сиона» , вероятно, она была сторонницей, а возможно и членом Российской социал-демократической еврейской партии Поалей-Цион («Рабочие Сиона»). Эта картина запомнилась мне, потому что моя мама, Фаня Григорьевна Минкелевич (1902-1985) была двоюродной сестрой К.Г. Рейзман (но намного моложе ее) и не раз приводила меня в музей.

Как свидетельствовал Красюков, нападавшие на митингующих кричали: «Бей жидов! Бей демонстрантов!». По воспоминаниям А.Т. Водолазского, «когда "поле битвы" было очищено, озверелая и опьяненная человеческой кровью толпа черносотенцев бросилась к Покровскому базару (рядом с Новопокровской церковью), где стала громить еврейские лавчонки. Часам к 10 вечера Покровский базар представлял пылающий костер. Отсюда погром распространился на весь город».

От Покровского базара черносотенцы двинулись громить Новый Базар (на его месте располагается нынешнее здание областной администрации) и Московскую улицу. Вечером был подожжен дом Хазизовой на Большой Садовой. Погром охватил еврейские дома, магазины, лавки, синагоги и другие заведения от ул. Сенной (теперь М. Горького) до Полицейской (ныне Тургеневской) и от Богатяновского пер. до Почтового (Островского}, включая Старый и Новый базары.

По словам участников событий, магазины громили по определенному порядку группы из 10-15 чел. во главе с переодетыми жандармами и полицейскими. Сначала громили часовые и ювелирные магазины, затем готового платья, обувные и мануфактурные, потом мебельные, посудные и музыкальные. Некоторые магазины поджигали.

Как вспоминал П. Иванов, «в лучшем музыкальном магазине Адлера (на углу пр. Таганрогского, ныне пр. Буденновского и ул. Темерницкой) разыгрался пьяный разгул. В диком погромном экстазе верзила береговой рабочий-крючник вскочил на концертный рояль и стал топать сапогами по клавишам. Какофония получилась ужасная. Звон стекол , треск отламываемых ножек, крики: "ух", "ах", "бей", свист мальчишек хохот толпы. И по-праздничному улыбались рожи бородачей, верховых казаков, охранявших погромщиков. Вот медленно сквозь широкое окно просовывают со второго этажа пианино без ножек. Ребята стараются, красные от усилия, надрываются криками и протаскивают тяжелый инструмент. Перевернувшись в воздухе, он грохнулся о камни тротуара и застонал, словно раненое животное, на мгновение все притихло… Замерло… А потом с удесятеренной силой вспыхнула вакханалия бессмысленного разрушения. Летели из окон гитары, мандолины, скрипки и, ударяясь о камни, разлетались в щепки. От зарева пожаров ночью на улице было светло, как днем. Евреи прятались в подвалах, на чердаках, у сердобольных русских, а лава погромщиков катилась дальше, сталкиваясь с идущими из переулков толпами, образуя на мгновение водоворот, кружилась на одном месте и вдруг мчалась по измененному направлению».

Н.С. Варенберг рассказывал, что когда утром 19 октября начался поголовный еврейский погром, городской полицмейстер А.М. Прокопович (переведенный из Владикавказа коллежский асессор - Е. М.) бросал против немногочисленных еврейско-русских дружин и групп самообороны, организованных членами Поалей Цион и либералами из студентов и рабочих Владикавказских мастерских, конных казаков. После этого погром возобновлялся. Полицмейстер, «сидя в фаэтоне с револьвером в руках, кричал: «Жиды, сдавайтесь сию минуту, иначе всех вас сейчас перестреляем!». По свидетельству очевидца, «погром вела толпа во главе с вожаком с портретом Николая II, певшая "Боже, царя храни». Как вспоминая П. Иванов, «зажиточные мещане и небрезгливые интеллигенты не принимали участие в погроме, но охотно за бесценок скупали награбленное у бандитов».

Во время погрома 19 октября был полностью сожжен Новый базар и значительная часть Московской улицы. В тот же день состоялось экстренное заседание городской думы, от участников которого требовали принятия решительных мер к прекращению погромов. По воспоминаниям С.М. Гурвича, «дума решила только пойти уговаривать громил прекратить свою "работу". С соборным протоиереем и с хоругвями из ближайших церквей гласные думы направились на Соборную площадь и, ставши на колени, просили погромщиков прекратить грабежи. С Соборной площади процессия направилась по другим улицам, по которым шел погром. «Грабители, - сообщила "Донская речь", - с недоумением посматривали на священника, на время притихали, а по удалению процессии тут же принимались за начатое дело».

На третий день, 20 октября, «погром достиг таких размеров, что буржуазия просила рабочих организовать самооборону. Однако силы оказались неравными, казаки бросались на нас. Когда все было разбито и разграблено, когда опасность стала угрожать и самой власти, тогда только власть приняла меры к прекращению погрома».

П. Иванов вспоминал, что «натешившись вдоволь, достаточно напугав и разграбивши евреев, высшая администрация дала сигнал "довольно". И погром моментально затих».

Известно много данных о том, что, как и во многих других местах России, погром был спланирован, подготовлен и организован властями, во главе которых стоял назначенный 13 апреля 1904 г. первый ростовский градоначальник генерал-майор граф Коцебу барон Пиллар фон Пильхау (племянник Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Пауля Отто фон Коцебу). Слухи о предстоящем еврейском по громе распространялись в городе задолго до 18 октября.

В письме председателю Совета министров России C.Ю. Витте его сторонник гласный Нахичеванской думы Г.Х. Чалхушьян так описал события 18-2О октября: «В действиях толпы замечалась планомерность. Она вышла с иконами, национальными флагами и портретами государя и, кощунствуя над этими святынями для сердца русского человека, остановилась у предназначенных к разгрому магазинов и при криках "шапки долой!" и "ура!" помогала громилам и ворам разбивать и расхищать магазины».

Погром был организован, чтобы запугать революционно настроенных русских рабочих, и направлен против евреев, составлявших небольшую часть городского населения (менее 10 %) и не имевших возможности защитить себя. По воспоминаниям И. Гущина, «рабочие поняли подоплеку погромов и поэтому с первых же дней стали на защиту избиваемых евреев».

По жандармским сведениям, только в больницах было зарегистрировано до 40 убитых и до 160 раненных, было разграблено 514 еврейских лавок, 2 паровых мельницы, 5 угольных складов, 8 частных квартир, поджогов было 25, от них сгорело 311 строений. По донесению германского консула в Ростове-на-Дону (им был Карл Вальтер - Е. М.), которое опубликовал член Государственной думы России В.П. Обнинский, погибло 176 чел. и около 500 было ранено. Для сравнения можно указать, что во время октябрьских погромов 1905 г. во всей России погибло 936 чел. и было ранено 1918 чел.

С.М. Гурвич цитирует свидетельство исключительно информированного действительного статского советника (разжалован в 1909 г. за разоблачение провокатора Азефа) директора департамента полиции МВД России (1903-1905 гг.) Л.А. Лопухина о рассказе генерал-майора Драчевского, назначенного в начале 19О6 г. градоначальником Ростова-на-Дону и удостоенного по этому поводу представления царю, который сказал ему: «У вас там в Ростове, и в Нахичевани очень жидов много!» На замечание генерала о гибели многих евреев по время погрома и подавления революционного восстания на Темернике Его Величество ответил: «Нет! Я ожидал, что их погибнет гораздо больше!».

Этот же разговор несколько иначе описал Л.Д. Троцкий в очерке о деятельности Николая II: «Когда Драчевский высказал сожаление по поводу слишком большого числа жертв ростовского погрома, царь спросил: "А сколько же убито?" "Сорок человек", - ответил Драчевский. "Только-то! - воскликнул разочарованный царь. - Я думал гораздо больше».

Наконец, стоит вспомнить, что старший брат К. Рейзман, известный большевик Соломон Гейнихов Рейзман, слесарь Главных мастерских Владикавказской железной дороги по кличке Пролетарий, член Домкома РСДРП и председатель Центрального оргбюро союза железнодорожников, отсутствовавший в городе в октябре 1905 г., ненамного пережил свою зверски убитую сестру. За активное участие в вооруженном восстании в декабре 1905 г. в Ростове-на-Дону (на Темернике) он был арестован в феврале 1906 г. и выездной сессией военно-окружного суда (заседала в казармах Феодосийского полка в Ростове-на-Дону) был приговорен 17 декабря 1906 г. к 5 годам и 4 месяцам каторги.

В каторжной тюрьме Ростова-на-Дону за протесты против нарушения прав заключенных и издевательства над ними его постоянно избивали, держали в кандалах, бросали в холодный и сырой карцер. В результате совершенно здоровый молодой человек умер в тюрьме 9 февраля 1907 г. от воспаления легких в возрасте 23 лет.

К сожалению, на старом двухэтажном доме № 145 по Пушкинской ул. (против здания общежития бывшей Высшей партийной школы), в котором жила семья Рейзманов, не сохранилась когда-то установленная мемориальная доска, как и скромный памятник жертвам еврейского погрома в сквере имени Первой конной армии (неподалеку от места гибели жертв разгона митинга в октябре 1905 года).